1 июня 1995

Интервью состоялось 1 июня 1995.

Герет Рендал (Gareth Randall): Что из себя представляет Ваш творческий процесс?

Майк Олдфилд: Где бы я ни был, я записываю все приходящие на ум идеи – в баре, в машине – иногда мне даже приходится остановиться, чтобы записать интересную мысль на клочке бумаги. Затем я иду в студию и превращаю задумку в одно- или двухминутную мелодию. Так за несколько месяцев у меня накапливается целая фонотека отрывочков. Тогда я начинаю думать, каким образом я могу соединить их в единое целое, представляю, как одну и ту же мелодию можно использовать в разных местах, в какой последовательности лучше соединить кусочки, и, в конце концов, у меня получается некая форма. Я работаю над каждым мельчайшим фрагментом до тех пор, пока он не станет идеальным, затем я полирую всю композицию в целом. Любая большая вещь получается из кусочков…

Г.Р.: Изменили ли новые цифровые технологии процесс соединения этих сегментов? Делать что-нибудь вроде Tubular Bells вручную – это, должно быть, просто кошмар.

М.О.: В основном, всё то же, в те дни мы очень много работали с пленками… сегодня мы берем другое оборудование и редактируем всё с помощью цифровых технологий, но это, на самом деле, так же сложно! Иногда хочется выхватить опасную бритву и снова накромсать кучу пленок… но цифровое редактирование дает лучшее звучание.

Г.Р.: Что приносит вам большее удовлетворение: сочинять большие комплексные произведения или коротенькие, но яркие песни?

М.О.: Коротенькие песни не отнимают у меня много времени, и, если мне кажется, что они получаются достаточно самостоятельными, то я не делаю из них единое целое, а оставляю их как отдельных произведения. Хотя, иногда мне кажется, что я стиснут кольцом песенок, особенно когда дело касается стихов… Я не поэт, однако редко у меня бывают вспышки вдохновения! Но чаще я чувствую себя ограниченным, теряюсь.. Я хотел бы поработать над песнями с кем-нибудь, вместе что-нибудь написать.

На данный момент я не доволен ни длинными композициями, ни короткими песнями, поэтому я и работаю над музыкальной виртуальностью. Это абсолютно новая вещь. Мы собираемся построить виртуальный кинотеатр, где можно будет смотреть трехмерные изображения. Мы работаем над программой, которая будет контролировать саундтрек виртуального мира. Сейчас большинство домашних компьютеров ещё не достаточно мощные, чтобы поддерживать виртуальную реальность, но через год, я думаю, всё будет в порядке.

Вы можете сказать, что мне наскучила просто музыка… особенно при возможностях современных технологий. Мне больше нравиться работать с чем-то совершенно новым.

Г.Р.: Какой из Ваших альбомов Вам больше всего нравится?

М.О.: Честно говоря, я не слушаю свою музыку. Я оставляю её на то время, когда мне будет девяносто и я буду сидеть в кресле-каталке. Тогда я одену свой Walkman или что ещё там изобретут, и буду думать: «Вот эта вещь была хороша!»

Успешные хиты чаще становятся любимыми, но, наверное, это личное дело для каждого. Мне нравятся некоторые части из “Amarok” – это, наверное, мой самый провальный альбом, некоторые фрагменты я просто не выношу – даже не могу поверить, что я это сам написал; в других местах я думаю: «Вот – это потрясающе!»

Г.Р.: Фанаты все время говорят, что “Ommadawn” и “Amarok” Ваши лучшие работы.

М.О.: Да, но фанаты и коммерческий успех – это разные вещи. “Amarok” продан меньшим тиражом по сравнению с остальными альбомами, но технически это самая лучшая моя работа. Это был эксперимент, я хотел посмотреть, что могу сделать без компьютеров. Даже звучание получилось другим, потому что всё сыграно вручную. Да, альбом звучит как набор сэмплов, но каждый маленький фрагмент был сыгран руками, и я получил огромное удовольствие во время этой работы.

Г..Р: Альбом “The Songs Of Distant Earth” стал горячей темой и породил много споров. Кажется, он вызвал очень неоднозначную реакцию. Вы ожидали этого?

М.О.: Я не знал, что он вызвал такую реакцию! Все, что я знаю, это то, что я не могу его слушать без особого настроения, особенно первые пятнадцать минут. Там много сделано неправильно, я торопился скорее закончить, но, в целом, я удовлетворен работой. Это была хорошая возможность поработать с компьютером. Возьмем вводящий ритм трек – в нем так много компонентов, и с ними легче работать мышью, графически выравнивать, передвигать или резать. Я изучал возможности работы с компьютером, провел много времени перед монитором, но теперь мне кажется, что сидеть за Silicon Graphics и летать по созданной виртуальной веленной намного приятнее, чем работать с какими-либо другими компьютерами.

Я доволен “The Songs Of Distant Earth”. Я не осознавал, что так много людей любят фольк музыку. Я думаю, одной из причин, позволяющих мне долгое время оставаться артистом является то, что я не застопориваюсь на чем-то одном. Я стараюсь охватить новые технологии, если бы я писал только фольк-альбомы, то, наверное, рок мир не воспринимал меня как серьезного музыканта. Но, должен сказать, что я дам отдых фольк музыке и буду заниматься виртуальной реальностью.

Г.Р.: Указанно, что Ваша дочь Молли принимала участие в записи “The Songs Of Distant Earth”. Что она делала и какое влияние на звучание альбома она оказала?

М.О.: Забавно что Вы упомянули об этом. Ей пятнадцать, скоро будет шестнадцать.. Я хотел узнать, что нравится её поколению, она дала мне диски с танцевальными ремиксами и с тем, что ей нравиться, и это было неплохо! Мне приятно, когда в моей работе присутствует вклад от нового поколения. Я считаю, они – прекрасное поколение, они не кажутся такими циничными, какими, быть может, мы были в молодости.

На самом деле она ничего не сыграла! В композиции “The Chamber” засемплированы слова русского космонавта, и она просто нажимала клавишу, чтобы включать сэмпл. В основном, она давала советы по поводу звуковых эффектов с точки зрения своего поколения. Этим она очень помогла. Я сказал ей, что она должна стать продюсером, потому что все продюсеры только сидят позади и говорят: «Мне нравится!» или «Просто ужасно!»

Г.Р.: Расскажите про вашу последнюю компьютерную игрушку. Как Вы работаете с ней?

М.О.: Это машины Silicon Graphics” – это та вещь, которая через несколько лет будет называться суперкомпьютер. Они позволяют смоделировать целый мир – этим я сейчас и занимаюсь. [показывает виртуальный мир, мы видим пустыню с большим кактусом, океан с огромным китом, птицу в небе, скалу Эйерс Рок, дом на краю утеса, фонтан с бронзовыми статуями.] всё будет двигаться: птица полетит, кит поплывет, будет несколько горных пещер и, вообще, много всего интересного – подземный храм, и все в том духе… и, в зависимости от того, куда вы движетесь, вы будите слышать разную музыку. Это очень захватывает.. Но на сегодняшний день такие компьютеры очень дорогие, однако люди очень часто меняют процессоры на более мощные. Я уверен, что через год-два каждый сможет позволить себе такой компьютер.

Ещё, большинство компаний продолжают выпускать скучные компьютерные игры, многие из которых к тому же ещё и полны насилия! Я уже насмотрелся на них: люди, насажанные на шипы, кровь и все типа этого… Я думаю, всё это плохо, и поэтому стараюсь создать нечто иное. Виртуальная реальность – это, если хотите, обогащенное восприятие, вы получаете удовольствие вместо того чтобы убивать всё, что видите. Я знаком с одним из этих гейм-мейкеров, он совершенно не интересуется творчеством и искусством – ему нравятся только удовлетворения низших, примитивных человеческих инстинктов. Он думает, это принесет ему кучу денег, и он купит себе дом во Флориде, несколько Роллс-Ройсов… Я считаю это отвратительным.

Г.Р.: Правда ли, что Ричард Бренсон оказывал на Вас давление, заставляя писать больше коротких песен?

М.О.: Да… Я был на праздновании чьего-то дня рождения – как раз после того как Moonlight Shadow стала популярной – и, конечно, говорили: «это большой хит, продолжай делать такие же и все обязательно будут любить их.» Это была сиюминутная идея но, к сожалению, я последовал этому совету и написал много песен, которые получились не очень хорошими. Никто не может давить на творчество… вам самим надо решить, что вам нравится больше.

Г.Р.: В песнях конца 80-ых – начала 90-ых определенно чувствуется влияние религии и спиритуализма. Вы увлеклись какой-то религией в то время?

М.О.: Нет, я никогда не следовал какой-то определенной религии, но я люблю ходить в церковь или посещать древние религиозные монументы. Сознание – некоторые называют его «Нью Эйдж», другие думают, что это скукотища и ерунда – но это есть Сознание духа, которое может расти. Все, кто думает, что кроме видимого мира на нашей крошечной планете ничего больше не существует, по-моему, просто глупы. Для человека нет ничего невозможного. Когда ты выходишь за рамки сознания, ты создаешь музыку гораздо приятнее, это действительно так… ты по-другому оцениваешь окружающий мир, ты понимаешь, что он полон удивительных вещей: растения, животные, человеческое существо – всё это невероятно! Начинаешь осознавать, в каком замечательном месте мы живем. Очень часто мы застреваем в проблемах нашего разума, в этот момент мы – слепы, малы и неспособны ничего сделать. Но если ты откроешь в себе безграничные возможности и осознаешь, что живешь в мире куда большем, чем кажется, то твои проблемы сразу станут маленькими и незначительными.

Г.Р.: Были слухи о том, что вы примкнули какой-то христианской организации?

М.О.: Правда? Некоторые из этих церковных организаций могут быть хорошими, другие – просто ужасны. Если заведующие этим люди хотят идти по правильному пути и давать кое-что людям, то все очень хорошо, но меня это не привлекает. Однако я не могу сказать, что будет в будущем.

Г.Р.: Ваш мгновенно узнаваемый гитарный саунд – расскажите о технике, обработках и об используемых эффектах.

М.О.: Я работаю с двумя звучаниями, и это – смесь техники исполнения и обработки. Большинство музыкантов играют с медиаторами: так ты не можешь получить очень чистый звук, потому что, не важно как ты стараешься удержать остальные струны, – все равно они будут немного резонировать и накладываться. Я вырос на традиционной технике игры пальцем и всегда могу остановить струны, которые не должны звучать. Так у меня получается очень чистый звук.

Так же у меня есть вибрато для виолончели, большинство гитаристов используют рок-вибрато, по-моему, он ужасен.. наряду с быстрым виолончельным вибрато я использую технику игры на классической гитаре – ты играешь ноту и с вибрато она звучит сколь угодно долго.

Я пользуюсь гитарным процессором Roland GP8, такой сейчас не продается. Другое гитарное звучание – это “Stratocaster”, сильно сжатый и обработанный.

Но, в основном, звучание основывается на технике исполнения и чувствах, которые я вкладываю в музыку. Я всегда представляю, что музыка говорит, не много людей думают так же.. Главное – это воплощать в музыке все чувства и эмоции – над этим и надо работать. Ты должен поверить в музыку, довериться ей, и тогда она получится настоящей, живой и трогательной, она будет говорить и даст возможность общаться.

Г.Р.: Будет ли мировое турне с новым материалом?

М.О.: Одна проблема с моими концертами – нужно так много музыкантов! Я понимаю, я мог бы включить фоновую музыку, взять пару музыкантов, но это было бы жульничеством. Что касается виртуальной реальности, её можно сделать доступной для публики, если взять большой экран. Можно позволить аудитории участвовать в действии. Сейчас я управляю мышью, но представьте себе, если бы, например, взять «Раундхаус» [лондонская площадка на 3000 мест] и сделать возле каждого десятого места коробочку с двумя кнопками – всего получилось бы 300 таких коробочек. Если бы все нажали левые кнопки, то действие бы двинулось влево, если все правые – то вправо. Если бы половина хотела влево, а другая половина – вправо, мы бы двигались вперед, если бы немного больше людей нажали вправо, мы бы повернулись чуть правее. Так зрители смогли бы управлять действием. Основой была бы фоновая музыка, а музыканты должны были бы следовать коллективному решению аудитории и играть музыку в зависимости от выбранного направления. Мне это кажется очень увлекательным.

Должен сказать, мне наскучили турне. Концерт в Эдинбурге был просто фантастическим, последующие – великолепными, но делать одно и то же вечер за вечером – теряется элемент непредсказуемости, который я всегда хочу внести. Но, в любом случае, мы точно будем играть старые вещи в будущем туре, когда бы он не начался.

Г.Р.: есть ли у вас архив с законченным, но не изданным материалом, какие-нибудь незаконченные наброски или «обрезки» из альбомов?

М.О.: Всё, что я закончил, было издано. Очень много вещей я не использовал, но я всегда держу их в запасе. Я могу не включить в альбом какие-нибудь фрагменты, а потом, спустя, скажем, три диска я о них вспоминаю и дорабатываю. Наверное, у меня собран весь худший материал со всех альбомов, но, может быть, он всё же увидит свет когда-нибудь. Вообще-то, всё не так уж плохо, просто грубовато, но если над этим поработать, то получится очень даже ничего.

Г.Р.: Есть ли какой-нибудь инструмент, на котором вы пытались научиться играть, но так и не добились особого успеха?

М.О.: Да, это чертова скрипка! Проблема в том, что пока ты не научишься, тебе приходится слышать свои же фальшивые ноты, а это так неприятно..

Кроме гитары я не ни на чем могу играть действительно хорошо… я могу сыграть на клавишных или на куче других инструментов, но у меня не получается так же хорошо, как на гитаре.

Г.Р.: Что означают цифры “Static 18“ и “Automatic 18” в песне “Five Miles Out” и “caught in the middle of a 100 and 5” из “Moonlight Shadow”?

М.О.: Если вы посмотрите на обложку альбома “Five Miles Out”, то увидите что на самолете написано BEECH 18. Если радиосвязь прервана, то командный центр сообщит в эфир ваши позывные. Строчку “Lost In Static 18” я придумал, сидя в баре! В то время записывал всё, что может относиться к самолетам, а потом сделал из этого стихи.

Что касается “Moonlight Shadow”, 100 и 5 – ну, это обозначает толпу, кучу людей. Я написал «100 и 5», а не «100 и четыре» или ещё что-нибудь, только потому что “Five” рифмовалось со следующей строчкой!

Г.Р.: Правда ли, что в “Moonlight Shadow” упоминается убийство Джона Леннона?

М.О.: Не совсем... ну, когда я думаю об этом сейчас, то мне кажется, что может быть и да.. В тот вечер, когда он был убит, я как раз прилетел в Нью-Йорк и остановился в здании компании Virgin на Перри Стрит – это всего в нескольких кварталах от Дакота Билдинг, где всё и случилось. Может быть всё это осталось в моём подсознании.

Изначально меня вдохновил один из моих любимых фильмов – «Гудини» с Тони Кертисом. Это фильм о многочисленных попытках установить спиритический контакт с Гудини после его смерти. Первоначально песню я написал под влиянием этого фильма, но неосознанно туда могли попасть много других мыслей.

Г..Р: было ли полнометражное видео к AMAROK?

М.О.: Нет, никаких видео из Amarok никогда не было. Была довольно грустная ситуация: я принёс альбом в записывающую компанию, но его восприняли очень холодно. Они захотели, чтобы я назвал его Tubular Bells 2, но я ответил «нет». Они сказали, что если назвать его Tubular Bells 2, то он будет продан миллионными тиражами. Я же ответил: «Но это не Tubular Bells 2, в лучшем случае это Ommadawn 2, потому что альбом основан на тех же идеях, с каких я начал Ommadawn.» Так не появилось ни синглов, ни видео, но люди до сих пор говорят об альбоме и это приятно.

Г.Р.: Каким музыкантом вы видите себя в будущем? Останутся ли кельтские влияния с вами навсегда?

М.О.: Ну, в The Songs Of distant Earth кельтский дух проявляется в гитаре – это ещё одна особенность моего стиля, я всегда играю мелизм, а это характерно для волынки.

Нет, наверное я никогда не освобожусь от кельтских влияний, я всегда могу использовать из в современном варианте, иногда мне даже кажется, что это – основа будущего.